Читать книгу "Город женщин  - Элизабет Гилберт"

Аплодисменты, занавес, еще раз повторить на вечернем спектакле.

Театральные критики старательно делали вид, что не замечают нашего существования. Пожалуй, так было лучше для всех.

Не думай, что я невысокого мнения о постановках Пег. Я обожала эти шоу. Все на свете отдала бы, лишь бы сидеть на заднем ряду обветшалого старого театра и смотреть их снова и снова. Ни до, ни после я не видела ничего лучше этих простых и веселых спектаклей. Они делали меня счастливой. Их единственное предназначение заключалось в том, чтобы делать людей счастливыми, и для этого не нужно было вникать в сюжет и даже понимать, что происходит на сцене. В траншеях Первой мировой, ставя веселые пьески с музыкой и танцами для солдат, которые только что потеряли ногу или обожгли глотку ипритом, Пег усвоила важную вещь: иногда людям просто необходимо отвлечься.

Задача театра «Лили» состояла в том, чтобы дать им такую возможность.

Что до актерского состава, во всех наших постановках участвовали восемь танцоров: четверо парней и четыре девушки. Плюс четыре шоу-герлз – гвоздь программы. Ради них к нам и ходили. Если тебе интересно, в чем разница между обычной танцовщицей и шоу-герл, знай: разница в росте. Рост артистки бурлеска составляет не меньше пяти с половиной футов. Причем без каблуков и головного убора. Кроме того, артистки бурлеска гораздо красивее обычных танцовщиц.

И чтобы еще больше тебя запутать: иногда артистки бурлеска танцуют в кордебалете (как наша ведущая солистка Глэдис), но танцовщицы кордебалета никогда не выступают в бурлеске. Для этого им не хватает роста и красоты, и никакие ухищрения тут не работают. Ни грим, ни подкладки в лифчик никогда не поставят умеренно привлекательную танцовщицу среднего роста на одну ступень с роскошной амазонкой, какой была нью-йоркская шоу-герл середины двадцатого века!

Многие артистки кабаре на дороге к славе прошли через «Лили». Кое-кто начинал у нас, а потом устроился в «Радио-сити» или «Алмазную подкову». Некоторые даже стали солистками. Но чаще девушки попадали к нам на пути вниз, а не наверх. (Самое героическое и душещипательное зрелище на свете – стареющие звезды «Радио-сити», которые пробуются в кордебалет простецкой пьески «Успеть на пароход».)

Была у нас и небольшая постоянная труппа, развлекавшая скромную публику «Лили» из года в год. Дольше всех в «Лили» работала Глэдис. Она изобрела танец под названием «попотряс», настолько полюбившийся публике, что он стал неотъемлемой частью каждого спектакля. Да и кто устоит, когда целая толпа девушек дефилирует по сцене, потряхивая самыми выдающимися частями тела.

– Попотряс! – кричали зрители, вызывая танцовщиц на бис, и те были рады им угодить.

Нам случалось замечать, как соседские детишки исполняют этот танец по пути в школу.

Можно сказать, он стал нашим культурным достоянием.

Я бы хотела объяснить тебе, Анджела, каким образом театральной компании Пег удавалось не прогореть, но, по правде говоря, я и сама не знаю. Хотя, возможно, тут придется к месту старый анекдот о том, как сколотить небольшое состояние в шоу-бизнесе: нужно взять большое состояние и истратить половину. У нас не бывало аншлагов, билеты стоили копейки. Более того: некогда роскошное здание театра превратилось в белого слона, крайне дорогого в содержании. Здесь все протекало и разваливалось. Электропроводка была ровесницей самого Эдисона, трубы издавали потусторонние стоны, краска отваливалась кусками, а крыша не текла лишь в погожие солнечные дни. Тетя Пег всаживала деньги в эту древнюю рухлядь с тем же упорством, с каким бессовестный наследник транжирит состояние в опиумных притонах – отчаянно, бессмысленно и безнадежно.

Что до Оливии, в ее обязанности входило пресекать эти бесконечные траты – задача столь же отчаянная, бессмысленная и безнадежная. До сих пор слышу, как она кричит: «Здесь вам не французский отель!» – поймав квартирантов на том, что те почем зря льют горячую воду.

Оливия всегда выглядела усталой, и неудивительно: с 1917 года (именно тогда они с Пег познакомились) она единственная среди театральной братии вела себя как взрослый человек, понимающий, что такое ответственность. Оливия не шутила, сказав, что работает на Пег со времен Моисеевых пеленок. В годы Первой мировой Оливия тоже служила в Красном Кресте, хотя на медсестру училась, естественно, в Британии. Они с Пег повстречались во Франции на поле боя. После войны Оливия решила бросить сестринское дело и последовала за тетей в мир шоу-бизнеса, став ее доверенным и многострадальным секретарем.

В любое время дня и ночи Оливию можно было встретить в коридорах театра: она отдавала распоряжения, напоминала о правилах и отчитывала тех, кто их нарушал. На лице у нее навечно застыла страдальческая настороженность верной пастушьей овчарки, которой поручено навести порядок в стаде непутевых овец. У нее имелись указания на любой случай. В театре не ужинать («не то крыс будет больше, чем зрителей»). На репетициях не мямлить. Гостей на ночь не водить. Деньги за билеты без чека не возвращать. Налоги платить исправно.

Пег уважала правила Оливии, но только в теории – как человек, давно не посещающий церковь, но еще помнящий основные заповеди. Другими словами, уважала, но не выполняла.

Остальные вели себя так же: нарушали запреты сплошь и рядом, хотя иногда притворялись, что соблюдают.

Поэтому Оливия постоянно выматывалась до предела, а мы продолжали вести себя как дети.

Пег с Оливией жили на четвертом этаже театра, в апартаментах с общей гостиной. Там было еще несколько квартир, но к моменту моего приезда они пустовали. Первый владелец здания селил там любовниц, а сейчас, как мне объяснила тетя, квартиры держали для тех, «кто в последнюю минуту останется ночевать, и прочих бродяжек».

А все самое интересное происходило на третьем этаже, где поселилась я. Тут имелся рояль, обычно заставленный полупустыми бокалами для мартини и полными окурков пепельницами. (Бывало, Пег, проходя мимо рояля, собирала недопитые остатки и сливала обратно в бутылку. У нее это называлось «взимать дивиденды».) На третьем этаже ужинали, курили, пили, ссорились, работали и жили. Здесь билось сердце театра «Лили».

А еще тут обитал господин по имени мистер Герберт. Мне его представили как «нашего драматурга». Он писал сценарии для спектаклей, придумывал шутки и гэги. Он же был режиссером-постановщиком. И, как я потом узнала, пресс-агентом театра.

– А чем занимается пресс-агент? – спросила я однажды.

– Хотел бы я знать, – ответил мистер Герберт.

Когда-то мистер Герберт работал адвокатом, но лишился лицензии, а с Пег они дружили с незапамятных времен. Лицензию у него отобрали за растрату денег клиента. Пег не считала его настоящим злоумышленником, потому что в момент совершения преступления мистер Герберт был в запое. «Нельзя винить человека в том, что он натворил под мухой» – такая у тети Пег была философия. (Еще она любила повторять, что у каждого свои недостатки, и всегда давала слабым и оступившимся второй, третий и четвертый шанс.) Бывало, актеров не хватало, и мистер Герберт выходил на сцену в роли пьяного бродяги. В его исполнении роль приобретала такой натуральный драматизм, что у меня сердце разрывалось.